Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей - Страница 67

Полагаю, эти обстоятельства и подготовили почву для дела Шального Кэрью. И именно тут начинается история об упомянутых мною ранее (вы же внимательно читали?) благословенных шести проклятиях. Именно тут. Всему своё время.

II

Профессор предавался размышлениям о «политике и религии». И вдруг в комнату проскользнула чья-то тень. Штатское пальто и армейские сапоги. Загар, явно приобретённый в колониях. Белые следы от ремней под подбородком, значит клиент перенёс малярию и метался в тяжёлом бреду.

Я тут же узнал его. Последний раз мы виделись в Непале. Он был тогда упитаннее, самодовольнее и не страдал от расстроенных нервов (от расстроенных нервов страдают обычно те, кто проживает в Британии). Никто не умел подольститься искуснее Шального Кэрью. Все говорили, он далеко пойдёт, если только сперва не навернётся с Гималаев.

Парень берёт себе кличку Шальной — это говорит о многом. Ну помимо, разумеется, того факта, что ему до смерти надоело зваться Хамфри, а просто Хамом зваться не особенно хотелось.

Ему даже посвятили один кошмарный стишок.

...

Кэрью Шальным прозвали — до забав охоч,
Его боготворят в полку,
Хоть он неистов, но и командира дочь
Благоволит стрелку.

Читаем между строк (что, кстати, гораздо поучительнее, нежели чтение оригинала): Кэрью знал, как впечатлять нижестоящих, втираться в доверие к полковым дамам (благослови их Господь), заискивать перед товарищами и выслуживаться перед начальством. Такие офицеры обычно ходят во всеобщих любимчиках, пока в один прекрасный день не приключается туземное восстание. Тогда они переодеваются в женское платье и в ужасе забиваются в первый попавшийся шкаф.

Однако Кэрью относился к иному типу. В нём, как говорили, тлела искра. Хамфри рвался в бой, охотно бросался в авантюры, зарабатывал награды и отстреливал забавы ради зверьё и бандитов. Я сам довольно долго прослужил полковником и командиром (не таким, у которого водятся дочери, а скорее таким, от кого следует держать подальше дочерей других полковников) и потому хорошо знаю подобных парней. Да что там знаю — сам когда-то принадлежал к их числу! Теперь, глядя на Кэрью с высоты своего возраста, я поражался: каким, оказывается, я был болваном во времена расцвета славной юности. Совершал все эти непотребства за смехотворное армейское жалованье!

Хорошо зваться Шальным на поле брани, прекрасно, просто восхитительно: вы размахиваете изодранным в клочья флагом, а землю вокруг устилают трупы убитых вами врагов. Однако гораздо менее внушительно слово «шальной» выглядит на бумаге, которую подписывает один из двух свидетелей. Ведь совсем недавно вы бросились в «очередную авантюру» — крича, как бабуин, гоняли хулиганов по Оксфорд-стрит, и теперь вас препровождают в госпиталь Святой Марии Вифлеемской, или попросту Бедлам. Безумие там лечат при помощи ледяной воды.

Майора Хамфри Кэрью можно было назвать шальным в обоих смыслах. Когда-то давно — в первом, а теперь почти уже во втором.

— Клянусь Вельзевуловой вилкой, это же Кэрью! — воскликнул я. — Какими судьбами?

Мерзавцу хватило наглости замахать на меня кулаком.

В последние несколько дней мы потеряли кучу времени, выставляя за дверь бесконечных недоумков-социалистов, и в конце концов Мориарти строго наказал миссис Хэлифакс не пускать к нам в приёмную тех, кого она сочтёт неплатёжеспособными. Женщина с её опытом может разок взглянуть на разодетого франта и точно сказать: в кармане у него ни гроша. Тогда как вы бы искренне поверили, что он получает не меньше пяти тысяч кусков в год, а фамильным серебром из его поместья можно целиком обшить боевой крейсер её величества. Значит, Кэрью показал ей свой капитал.

Мориарти, склонив голову, изучал посетителя.

Кэрью всё ещё потрясал кулаком и прямо-таки напрашивался на хорошую затрещину.

В дверях столпились миссис Хэлифакс, несколько впечатлительных девиц и парнишка, в чьи обязанности входило выносить ночные горшки. Все они попали под воздействие обаяния авантюриста Кэрью, и вид у них был необычайно взволнованный.

Шальной медленно разжал пальцы.

На его ладони лежал изумруд размером с мандарин. Свет заиграл на драгоценных гранях, и лица присутствующих позеленели от зависти, а в глазах вспыхнул зелёный алчный огонёк.

Ох уж эти драгоценные камни! Они куда как выразительнее банкнот и монет. Всего-навсего обломок породы, зато какой красивый. И благородный. И манящий.

Распутные голубки заворковали. Мальчонка-кокни с горшком в руках восхищённо воскликнул: «Господи ты боже мой!» А миссис Хэлифакс жеманно заулыбалась (какого-нибудь младшего сержанта такая улыбка испугала бы до смерти).

Лишь Мориарти, как обычно, не выказал никаких эмоций.

— Бериллий и алюминий, циклосиликат, — сказал он таким тоном, каким обычно зачитывают диагноз, — окрашен хромом или, возможно, ванадием. Твёрдость — семь и пять по шкале Мооса. То есть изумруд чистой воды, насыщенного цвета и хорошей прозрачности. Огранка посредственная, но её можно улучшить. Я бы оценил его в…

— Держите, — перебил Кэрью, — и покончим с этим.

С этими словами майор швырнул изумруд прямо в профессора.

Я бросился наперерез и поймал камень, издав вопль, достойный великого крикетиста и мошенника Г. У. Гилберта. Драгоценность теперь лежала в моей ладони.

С другого края мира, из далёкой горной страны, донеслись до меня завывания языческих жрецов: сладкоголосый изумруд пел не хуже сирены. Желание забрать его себе было почти непреодолимым.