Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей - Страница 54

В середине красовался портрет Саймона Стока-д’Эрбервилля, в полный рост, обрамлённый резными позолочёнными завитушками и дубовыми листьями.

Новоиспечённый хозяин поместья, видимо, руководствовался простой философией: «бог с ней, с картиной, зато какая рама». Рука Саймона покоилась на стопке гроссбухов. Физиономия ничем не примечательная — увидев, тут же забудешь. Зато художник тщательно прорисовал длиннопалую кисть: такой руке самое место в чужом кармане. Справа от Саймона в столь же пышной, перекосившейся от жара раме висела закутанная в вуаль вдова. Моложавая старуха позировала на фоне беседки и походила на рождественскую ёлку — на её руках и голове восседали цыплята, малиновки и воробьи. Та самая дама, что столько лет провалялась в постели, а потом сыграла в ящик и оставила всё добро племянничку-эмигранту. Слепая богачка не видела, какой ужасный с неё написали портрет, а просветить её, похоже, никто не рискнул.

Трингхэм обратил наше внимание на третье полотно: не убиенный Александр, любимый отпрыск нуворишей Стоков, как можно было бы предположить, но некий рыжебородый верзила в доспехах. Позади него раскинулась лесная чаща, а у ног, обутых в окованные железом сапоги, свернулся красный мастиф. Старая картина почернела, её края чуть загибались.

— Пэган Плантагенет д’Эрбервилль, урождённый Перси д’Эрбервилль, — пояснил священник. — Портрет написан приблизительно в тысяча шестьсот шестидесятом году. Здесь он в образе родоначальника клана, сэра Пэгана. Перси взял себе имена предков, истинных и воображаемых. Верил, что в результате секретных браков его семейство породнилось с английскими монархами. После Реставрации предъявил права на трон и пытался соперничать с Карлом. Мало кто поддержал эти притязания. Лорд Рочестер высмеял его и назвал Перси Самозванцем. Самопровозглашённый сэр Пэган потратил целое состояние на поддельные документы. Веками специалисты по д’Эрбервиллям не могли разобраться в сотворённом им хаосе. Каждый нормандский пергамент в архиве по его милости теперь под подозрением.

— Мрачный старый боров, — высказал я своё мнение. — Что с ним случилось?

— Погиб на дуэли со сквайром Френклендом. Френкленд был соседом д’Эрбервиллей, а Перси застрелил его терьера. В некотором роде, наш герой пал очередной жертвой семейного проклятия. Когда писали этот портрет, его укусил крашеный мастиф, который позировал для Красного Шака. С тех пор Перси страшно боялся собак и повсюду носил с собой пару пистолетов. Из них и пристрелил соседского пса. Френкленд по праву оскорблённой стороны выбирал оружие и остановился на рапирах. А сэр Пэган, несмотря на любовь к эпохе норманнов, фехтовал довольно посредственно. Очень странно видеть его здесь.

— Почему же? — поинтересовался я.

— Его портрет не должен висеть в этом зале. И уж разумеется, не в такой ужасной раме. Во времена Пэгана Плантагенета д’Эрбервилли уже не жили в Трэнтридж-Холле. Их родовое гнездо и семейные склепы располагаются в Кингсбир-суб-Гринхилле. Вас, возможно, позабавит следующая история. Однажды я рассказал об этих самых склепах Джону Дарбейфилду, дальнему потомку некой захиревшей ветви рода д’Эрбервиллей. А позже оказалось, к немалому моему изумлению, что жена и дети этого деревенского сэра Джона нашли временное пристанище среди останков своих предков, словно какие-нибудь индийские привидения. Что вы на это скажете?

— Ничего, — отрезала Мод.

Судя по тону и оскаленным зубкам, её саму история отнюдь не позабавила. Я, видимо, застал последний акт некой давно разыгрывавшейся драмы и не уловил подтекста.

— Но если Перси так восхищался предками, — предположил я, спеша сменить тему разговора, — он же наверняка совал сюда нос?

— Точно как и вы, — ещё более ледяным тоном отозвалась Мод, но толстокожий священник не понял намёка.

— Пэган Плантагенет, — как ни в чём не бывало продолжал он, — боялся Заповедника. Вы же знаете, там якобы обитает Красный Шак. Картину делали по частям. Специально нанятый художник выписал с натуры лицо и собаку, а остальное поручил ученикам. Один, к примеру, рисовал с пустого панциря доспех, а другого послали в Заповедник, чтобы запечатлеть деревья. Самому Перси не пришлось никуда ехать. Как именно портрет попал сюда из Кингсбира — загадка.

— Это он виноват. — Мод махнула рукой на Саймона Стока. — Купил себе предков и картину заодно. Решил повесить её здесь. Чтобы она казалась менее значительной на фоне его собственного портрета. Этакий вызов истинным д’Эрбервиллям.

— Сестра права, — поддакнул Саул. — Сток, наверное, не знал, что это не настоящий сэр Пэган, и принял Перси Самозванца за подлинного главу рода.

— Меня занимает не сама картина, — покачал головой Трингхэм. — Возможно, мистер Сток с ней вместе приобрёл другие ценные предметы: документы или книги. Пэган Плантагенет собрал большую коллекцию подлинных древностей. Вдобавок к прочим кощунствам он часто использовал их для своих фальшивок: соскабливал со старинных манускриптов подлинный текст и наносил на древнюю бумагу лживые каракули, уничтожая таким образом исторические свидетельства. С точки зрения специалистов по д’Эрбервиллям, Пэган Плантагенет, пожалуй, худший представитель семейства…

— Неужели? — провозгласил наряженный в вечерний костюм, надушённый Джаспер Сток-д’Эрбервилль (вот он, драматический выход: двери перед хозяином распахнули двое лакеев). — Вы так думаете? Пастор, я надеюсь отыграть у него этот почётный титул. — И Джаспер неспешной походкой направился к креслу во главе стола, обронив на ходу: — Я намерен превзойти Перси Пэгана Плантагенета и, в отличие от него, пристрелить ту самую собаку.